Воскрешение социалистических идей на рубеже XXI века — довольно частое явление в западных странах. Сторонники социализма используют различные “доказательства”, показывающие предполагаемые преимущества и естественность коллективного образа жизни. Существует мнение, что человечество на протяжении большей части своей истории жило в режиме полной коллективизации. Таким образом, социализм, согласно этому мнению, является естественным состоянием человеческого сообщества, в то время как другие социально-экономические формации, особенно капитализм, были необходимыми, но неблагоприятными поворотами в эволюционном процессе.

Такие идеи не новы, и их можно проследить до основателей научного коммунизма Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Основатели марксизма назвали социально-экономический порядок охотников-собирателей “первобытным коммунизмом”. Так, Энгельс писал в своей знаменитой работе “Происхождение семьи, частной собственности и государства”: “Производство на всех прежних этапах жизни общества было по сути коллективным, и, аналогичным образом, потребление осуществлялось путем прямого распределения продуктов внутри крупных или малых коммунистических сообществ.” С тех пор эта точка зрения преобладала среди ученых и закрепилась в научной литературе и школьных учебниках.

Согласно третьему закону диалектического материализма (“отрицание отрицания”) марксисты представляют исторический процесс как спираль, в которой движение возвращается к той позиции, с которой оно началось, но на более высоком уровне. Проще говоря, по ходу развития человека индивидуализм отрицал коллективизм, чтобы быть отвергнутым тем же коллективизмом, но на более продвинутой стадии. Марксизм утверждал, что социалистические изменения являются объективными и независимыми от чьей-либо воли, и неизбежно произойдут, когда противоречие между несбалансированным развитием производительных сил и производственными отношениями в обществе достигнет своего апогея в большинстве промышленно развитых стран (исторический детерминизм).

Материалистическая концепция истории была поставлена ​​под сомнение самими марксистскими интеллектуалами на рубеже 20-го века, когда стало очевидно, что общество развивается не по марксистским предписаниям (кризис марксизма). Это привело к появлению множества реформистов и ревизионистов, предлагающих теории, которые либо полностью отвергали марксизм (революционные синдикалисты, фашисты), либо оставляли форму, но полностью изменяли содержание учения (большевизм, социал-демократия). Тем не менее, новые подходы к развитию общества были не лучше, чем первоначальный марксизм.

“Новые” социалисты пропагандируют идею построения общества в соответствии с заранее разработанным планом под контролем элиты, используя элементы социальной инженерии и принуждения различной степени. Так, теоретик социализма Туган-Барановский в “Социализме как позитивной доктрине” утверждал: “Социалистическая система — это искусственная, выдуманная форма человеческого общества, в отличие от естественных, стихийно развитых форм общества, которые существуют сегодня”. По сути, он утверждал, что коллективизм — это не естественный способ существования, а скорее импровизированная форма. Таким образом, к началу 20-го века социалисты резко изменили риторику от идеи естественной эволюции, которая завершается социалистической революцией, к концепции рационального целеполагания.

Принудительное строительства социализма из-за экономической неустойчивости преобладающей тенденции к моральному упадку потерпело фиаско. Но это не положило конец социалистическому мышлению. Левые не сдались и вновь откопали старый аргумент о существовании коммунистических групп охотников-собирателей, которые не знали частной собственности. На этом основании они утверждают, что все прогрессивно мыслящие люди обязаны вернуть общество на правильный путь и снова принять коллективизацию, как это заложено в человеческих генах. Как это часто бывает с социалистами, они правы с точностью до наоборот.

Сторонники доктрины “первобытного коммунизма” указывали, что у кочевников было всего несколько вещей, и это были те предметы, которые они могли взять с собой; таким образом, чувство частной собственности не имеет достаточных материальных корней для развития. Однако владение несколькими предметами не означает отсутствие права собственности. Достаточно иметь только один предмет, присвоенный и постоянно переносимый охотником, чтобы появилась связь между человеком и предметом. Действительно, в соответствии с первой аксиомой теории прав собственности Ханса-Германа Хоппе: “Каждый человек является владельцем собственного физического тела, а также всех мест и природных ресурсов, которые он занимает и использует посредством его тела, при условии, что никто еще не занимал или не использовал те же места и товары до него”. Здесь также уместно добавить, что каждый является надлежащим владельцем своего сознания.

Еще одним существенным моментом в защиту утверждения, что у доисторических людей было чувство частной собственности, является деятельность по изготовлению инструментов. Изготовление инструмента состоит из первоначального присвоения ничейного камня или ветви и добавлению к нему своего труда. Это присвоение улучшает благосостояние изготовителя инструмента, и в то же время ничье благосостояние не ухудшилось от этого акта. Таким образом, производство инструментов включало в себя два значимых фактора экономического роста: частная собственность и инновации. Несомненно, развитие человеческого общества основано на этих факторах.

Вопрос о собственности на землю в обществе охотников-собирателей довольно сложен. Действительно, охотники-собиратели еще не сажали деревья, не обрабатывали землю и не выращивали животных; другими словами, они преднамеренно не изменяли окружающую среду в своих интересах. Тем не менее, древние охотники-собиратели создавали «ядро» территории, где они организовывали укрытия, хранилища продуктов, костры, примитивные мастерские — все это составляло их временный лагерь. Но самым важным является то, что охотники-собиратели установливали временный контроль над размытым периметром, который ограничивал их среду обитания. Они охраняли границы своей области обитания, как и любые другие территориальные виды животного мира. Таким образом, они сдерживали приток незнакомцев из конкурирующих групп, поскольку их благосостояние и выживание зависели исключительно от эксплуатации пищевых ресурсов и сохранении этой среды обитания недоступной для других. Люди контролировали границы области, но не природные блага внутри нее. Вот почему их место обитания имело двойственный характер; это была контролируемая, но в то же время неиспользуемая среда.

Когда пришло время, охотники-собиратели начали наслаждаться процессом начального присвоения в масштабе, который человеческие общества после них не испытывали. Они были первоначальными присвоителями вещей и мест, и любая частная собственность на землю сегодня (теоретически) может быть прослежена до тех первоначальных владельцев.

Другой аргумент в пользу “первобытного коммунизма” гласит, что люди палеолита собирались вместе из-за чрезвычайных трудностей и бедности; они использовали модель поведения взаимности при распределении пищи (согласно этнографическим наблюдениям за коренными народами). Однако опыт показывает, что не бедность приводит к коммунизму; это коммунизм ведет к бедности.

Поведение охотников-собирателей в отношении совместного использования пищи лучше всего описывается как система заимствования и кредитования или как проявление страховой стратегии. Так, Ричард Познер в “A Theory of Primitive Society, with Special Reference to Law” объяснил:

Условия производства, в частности, сложность хранения продуктов питания, создают значительную неопределенность в отношении будущей адекватности продовольственного снабжения человека и, следовательно, значительной разницы в его ожидаемом богатстве. В этих обстоятельствах сделка, в результате которой А, который производит урожай, превышающий его потребности в потреблении, отдает часть своего излишка В в обмен на обязательство В отвечать взаимностью, если их роли когда-нибудь поменяются, будет привлекательной для обеих сторон.

Таким образом, щедрые подарки или прямое перераспределение, которое исследовали лишь поверхностно, в действительности, оказалось свидетельством более сложной экономической жизни, такой как возврат долга или выплата «страховки от голода». Обобщенная взаимность (generalized reciprocity) между членами семьи была ошибочно применена ко всей группе.

Общество ранних людей характеризуется рудиментарным разделением труда между полами, тесным сотрудничеством, фундаментальным чувством частной собственности, небольшим имуществом, ограниченным количеством товаров и услуг в сфере потребления и обмена и небольшим неравенством в распределении доходов. Поэтому в доисторических человеческих обществах были все необходимые компоненты рыночной экономики, но на таком низком уровне, что большинство ученых склонно их игнорировать. Однако в эволюционных процессах нельзя упускать из виду даже малейшую дельту, потому что иначе было бы невозможно объяснить поведенческие изменения во времени. Первоначальная и примитивная социально-экономическая система предопределила градиент развития человека как разумного вида, который использовал свой интеллект для организации постоянно совершенствующихся способов производства.

Если бы некоторые группы охотников-собирателей действительно практиковали “примитивный коммунизм”, они бы вымерли, потому что таким образом они проиграли бы жесткую конкуренцию с в большей степени экономически жизнеспособными “либертарианскими” племенами. Коммунизм никогда не появлялся стихийно и естественно в истории человечества. Несколько попыток построить коммунистическое общество (в истории — прим.пер.) были спланированы и тщательно продуманы, револючионные перевороты совершались согласно четкому плану. Охотники-собиратели не могли придумать такой грандиозный и в то же время саморазрушительный план. Они инстинктивно придерживались того, что было естественно. Поэтому гипотеза “первобытного коммунизма” не выдерживает критики и должна занимать место в истории науки как пример грубой ошибки.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев